Неточные совпадения
— Я
люблю, — продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе не об уличном пении говорил, — я
люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают…
В противоположном углу горела лампадка перед большим темным образом Николая чудотворца; крошечное фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди святого, прицепленное к сиянию; на окнах банки с прошлогодним вареньем, тщательно завязанные, сквозили
зеленым светом; на бумажных их крышках сама Фенечка написала крупными буквами «кружовник»; Николай Петрович
любил особенно это варенье.
— Адский пейзаж с черненькими фигурами недожаренных грешников. Железные горы, а на них жалкая трава, как
зеленая ржавчина. Знаешь, я все более не
люблю природу, — заключила она свой отчет, улыбаясь и подчеркнув слово «природа» брезгливой гримасой. — Эти горы, воды, рыбы — все это удивительно тяжело и глупо. И — заставляет жалеть людей. А я — не умею жалеть.
— Вы
любите этот суп?» — «Да ничего, если
зелени побольше положить!» — отвечаю я.
Перед одним кусок баранины, там телятина, и почти все au naturel, как и
любят англичане, жаркое, рыба,
зелень и еще карри, подаваемое ежедневно везде, начиная с мыса Доброй Надежды до Китая, особенно в Индии; это говядина или другое мясо, иногда курица, дичь, наконец, даже раки и особенно шримсы, изрезанные мелкими кусочками и сваренные с едким соусом, который составляется из десяти или более индийских перцев.
Дно было усыпано мелким булыжником, и колеса производили такую музыку, что даже заставили замолчать
Зеленого, который пел на всю Африку: «Ненаглядный ты мой, как
люблю я тебя!» или «У Антона дочка» и т. д.
«Скучный город Устер! — твердил
Зеленый, идучи с нами, — домой хочу, на фрегат: там теперь ванты перетягивают — славно, весело!» В этих немногих словах высказался моряк: он
любил свое дело.
Долго мне будут сниться широкие сени, с прекрасной «картинкой», крыльцо с виноградными лозами, длинный стол с собеседниками со всех концов мира, с гримасами Ричарда; долго будет чудиться и «yes», и беготня Алисы по лестницам, и крикун-англичанин, и мое окно, у которого я
любил работать, глядя на серые уступы и
зеленые скаты Столовой горы и Чертова пика. Особенно еще как вспомнишь, что впереди море, море и море!
Я, признаюсь, не слишком
люблю это дерево — осину — с ее бледно-лиловым стволом и серо-зеленой металлической листвой, которую она вздымает как можно выше и дрожащим веером раскидывает на воздухе; не
люблю я вечное качанье ее круглых неопрятных листьев, неловко прицепленных к длинным стебелькам.
В доме Бетленга жили шумно и весело, в нем было много красивых барынь, к ним ходили офицеры, студенты, всегда там смеялись, кричали и пели, играла музыка. И самое лицо дома было веселое, стекла окон блестели ясно,
зелень цветов за ними была разнообразно ярка. Дедушка не
любил этот дом.
Я не
люблю красного леса, его вечной, однообразной и мрачной
зелени, его песчаной или глинистой почвы, может быть, оттого, что я с малых лет привык любоваться веселым разнолистным чернолесьем и тучным черноземом.
Уремы другого рода образуются по рекам, которых нельзя причислить к рекам средней величины, потому что они гораздо меньше, но в то же. время быстры и многоводны; по рекам, протекающим не в бесплодных, песчаных, а в
зеленых и цветущих берегах, по черноземному грунту, там редко встретишь вяз, дуб или осокорь, там растет березник, осинник и ольха; [Ольха самое чивое к росту дерево; она
любит почву сырую и обыкновенно густо растет по берегам небольших речек и ручьев, если же грунт болотист, то покрывает и гористые скаты.
Степные же места не ковылистые в позднюю осень имеют вид еще более однообразный, безжизненный и грустный, кроме выкошенных луговин, на которых, около круглых стогов потемневшего от дождя сена, вырастает молодая
зеленая отава; станицы тудаков и стрепетов
любят бродить по ней и щипать молодую траву, даже гуси огромными вереницами, перемещаясь с одной воды на другую, опускаются на такие места, чтобы полакомиться свежею травкою.
Болотные куры
любят бегать по этому
зеленому ковру, когда он загустеет; бегают так легко и проворно, что оставляют только узоры следов на мягкой его поверхности, по водяным же лопухам они скользят, как по паркету.
Бортевые промыслы в Оренбургской губернии были прежде весьма значительны, но умножившееся народонаселение и невежественная жадность при доставанье меда, который нередко вынимают весь, не оставляя запаса на зиму, губят диких пчел, которых и без того истребляют медведи, большие охотники до меда, некоторые породы птиц и жестокость зимних морозов] Трав и цветов мало в большом лесу: густая, постоянная тень неблагоприятна растительности, которой необходимы свет и теплота солнечных лучей; чаще других виднеются зубчатый папоротник, плотные и
зеленые листья ландыша, высокие стебли отцветшего лесного левкоя да краснеет кучками зрелая костяника; сырой запах грибов носится в воздухе, но всех слышнее острый и, по-моему, очень приятный запах груздей, потому что они родятся семьями, гнездами и
любят моститься (как говорят в народе) в мелком папоротнике, под согнивающими прошлогодними листьями.
Она хотела, чтобы повсюду и всегда толпа глядела бы только на нее, повторяла ее имя,
любила ее египетские
зеленые глаза, хищный и чувственный рот, ее изумруды на худых и нервных руках.
К изучению французского языка и хороших манер не имеет он ни малейшего пристрастия, а
любит больше смотреть, как деньги считают, или же вот заберется к подвальному и смотрит, как
зеленое вино по штофикам разливают, тряпочкой затыкают, да смолкой припечатывают.
A.П. Лукин встретил меня, и мы прошли в кабинет к фактическому владельцу газеты В.М. Соболевскому, сидевшему за огромным письменным столом с массой газет и рукописей. Перед столом — такой же портрет Н.С. Скворцова. Кожаная дорогая мебель, тяжелые шторы, на столе подсвечник с шестью свечами под
зеленым абажуром. В.М. Соболевский
любил работать при свечах. В других комнатах стояли керосиновые лампы с
зелеными абажурами.
Окна эти обрамливались еще резными, ярко же раскрашенными наличниками и
зелеными ставнями, которые никогда не закрывались, потому что зимой крепкий домик не боялся холода, а отец протопоп
любил свет,
любил звезду, заглядывавшую ночью с неба в его комнату,
любил лунный луч, полосой глазета ложившийся на его разделанный под паркет пол.
Смешно сказать, а грех утаить, что я
люблю дишкантовый писк и даже кусанье комаров: в них слышно мне знойное лето, роскошные бессонные ночи, берега Бугуруслана, обросшие
зелеными кустами, из которых со всех сторон неслись соловьиные песни; я помню замирание молодого сердца и сладкую, безотчетную грусть, за которую отдал бы теперь весь остаток угасающей жизни…
Я отвечать
люблю так, чтобы человек весь
позеленел, а придраться не мог.
Места, где деревья
зелеными ветвями своими наклонились над водою, где гибкие кусты омывают длинные листья свои в прозрачных струях, тихо ропщущих от их прикосновения, благонадежны для уженья не очень раннего и не очень позднего: ибо в это время рыба, уже поднявшись со дна, ходит на умеренной глубине и очень
любит держаться около
зелени листьев.
Она жила в самых дальних комнатах, кровать и туалет ее были заставлены ширмами и дверцы в книжном шкапу задернуты изнутри
зеленою занавеской, и ходила она у себя по коврам, так что совсем не было слышно ее шагов, — и из этого он заключил, что у нее скрытный характер и
любит она тихую, покойную, замкнутую жизнь.
— Видал? В час вытекло восемь ведер… а сколько часов текло — шесть? Эх, сладко вы едите!.. Шесть, стало быть, надо помножить на восемь… А ты
любишь пироги с
зеленым луком? Я — страсть как! Ну вот, из первого крана в шесть часов вытекло сорок восемь… а всего налили в чан девяносто… дальше-то понимаешь?
Книга сделала свое дело. Даша заснула. Долинский положил книгу. Свеча горела под
зеленым абажуром и слабо освещала оригинальную головку Доры… „Боже! как она хороша“, — подумал Долинский, а что-то подсказывало ему: „А как умна, как добра! Как честна и тебя
любит!“
Чтобы идти в Дубечню, я встал рано утром, с восходом солнца. На нашей Большой Дворянской не было ни души, все еще спали, и шаги мои раздавались одиноко и глухо. Тополи, покрытые росой, наполняли воздух нежным ароматом. Мне было грустно и не хотелось уходить из города. Я
любил свой родной город. Он казался мне таким красивым и теплым! Я
любил эту
зелень, тихие солнечные утра, звон наших колоколов; но люди, с которыми я жил в этом городе, были мне скучны, чужды и порой даже гадки. Я не
любил и не понимал их.
Конечно, это была шутка, как
любил выражаться старик. Дело было не в «матерешке», а в том, что Николай Матвеич не в силах был расстаться с своими возлюбленными
зелеными горами и охотой, — дьякон не имел права ходить на охоту, потому что она соединена с пролитием крови. Николай Матвеич так и остался вечным дьячком.
Я
люблю северный лес за строгую красоту его девственных линий, за бархатную
зелень красавиц-пихт, за торжественную тишину, которая всегда царит в нем.
Иван Иванович перешел двор, на котором пестрели индейские голуби, кормимые собственноручно Иваном Никифоровичем, корки арбузов и дынь, местами
зелень, местами изломанное колесо, или обруч из бочки, или валявшийся мальчишка в запачканной рубашке, — картина, которую
любят живописцы!
Как вы думаете, отчего он так
любит свои четыре стены, выкрашенные непременно
зеленою краскою, закоптелые, унылые и непозволительно обкуренные?
За реченькой за быстрою
Четыре двора;
В этих ли во двориках
Четыре кумы.
Вы, кумушки, голубушки,
Подружки мои,
Кумитеся, любитеся,
Любите меня.
Пойдете вы в
зеленый сад —
Возьмите меня;
Вы станете цветочки рвать —
Сорвите и мне;
Вы станете веночки плесть —
Сплетите и мне;
Пойдете на реченьку —
Возьмите меня;
Вы станете венки бросать —
Вы бросьте и мой.
Как все венки посверх воды,
А мой потонул;
Как все дружки домой пришли,
А мой не пришел.
Я очень
люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими, которые, как дряхлые живописные домики, хороши своею пестротою и совершенною противоположностью с новым гладеньким строением, которого стен не промыл еще дождь, крыши не покрыла
зеленая плесень и лишенное щекатурки крыльцо не выказывает своих красных кирпичей.
Таких напоминаний хозяин не
любил: поджав губы, он с минуту слушал пекаря молча, строго озирая его
зеленым глазом, потом открывал жабий рот и тонким голосом внушал...
Нет, я мог бы еще многое придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова детства; например, как мать была единственным его лексиконом; то есть как она учила его говорить и как он, забывая слова других, замечал и помнил каждое ее слово; как он, зная уже имена всех птичек, которые порхали в их саду и в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и в поле, не знал еще, каким именем называют в свете дурных людей и дела их; как развивались первые способности души его; как быстро она вбирала в себя действия внешних предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь; как мысли и чувства рождались в ней, подобно свежей апрельской
зелени; сколько раз в день, в минуту нежная родительница целовала его, плакала и благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее, прижимаясь к ее груди; как голос его тверже и тверже произносил: «
Люблю тебя, маменька!» и как сердце его время от времени чувствовало это живее!
Третья девица — рыжая коротенькая Паша — молчалива и
любит спать. Позевывая, она тягуче воет. У нее большой рот, неровные крупные зубы. Косо поставленные, мутно-зеленые глазки смотрят на всех обиженно и брезгливо, а на Четыхера — со страхом и любопытством.
Вот идёт гармонист Кисляков. Он в плисовой безрукавке, в красной шёлковой рубашке, в шароварах, заправленных в щегольские сапоги. Подмышкой у него гармоника в
зелёном мешке, чёрненькие усики закручены в стрелки, картуз ухарски надет набекрень, и всё лицо сияет удалью и весельем. Орлов
любит его за удальство, за игру, за весёлый характер и завидует его лёгкой, беззаботной жизни.
Жила-была в
зеленом лесу прехорошенькая белочка, и все ее
любили. И летом белочка была рыженькая, а зимою, когда вокруг все белело, и она одевалась во все белое — такая модница и раскрасавица! И зубки у белочки были беленькие, остренькие, чудесные грызуночки, коловшие орехи, как щипцами. Но, к несчастью, белочка была благоразумна, — да, да, благоразумна! — и вот что из этого вышло, какое горе, какое несчастье: в
зеленом лесу до сих пор все плачут, когда вспоминают эту печальную историю.
Он боялся леса, который покойно шумел над его головой и был темный, задумчивый и такой же страшный в своей бесконечности; полянки, светлые,
зеленые, веселые, точно поющие всеми своими яркими цветами, он
любил и хотел бы приласкать их, как сестер, а темно-синее небо звало его к себе и смеялось, как мать.
Я
люблю родину.
Я очень
люблю родину!
Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.
Приятны мне свиней испачканные морды
И в тишине ночной звенящий голос жаб.
Я нежно болен вспоминаньем детства,
Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.
Как будто бы на корточки погреться
Присел наш клён перед костром зари.
О, сколько я на нём яиц из гнёзд вороньих,
Карабкаясь по сучьям, воровал!
Все тот же ль он теперь, с верхушкою
зелёной?
По-прежнему ль крепка его кора?
— Спроси цветок розы —
любит ли он солнечный луч? Спроси пену Терека —
любит ли она берег? Спроси голосистую пташку — дорога ли ей
зеленая ветка чинары и голубой простор? Всех спроси и тогда ответишь,
любит ли Гуль-Гуль своего Керима!
— Адмирал «заштилел». Ты, Ашанин, отлично позавтракаешь. Ешь вволю, он не скупой и
любит угостить. Только смотри: белое вино наливай в
зеленую рюмку, а красное — в маленький стакан, иначе… взъерепенится.
«Наташа не
любила общество вообще, но она тем более дорожила обществом родных. Она дорожила обществом тех людей, к которым она, растрепанная, в халате, могла выйти большими шагами из детской, с радостным лицом, и показать пеленку с желтым вместо
зеленого пятном и выслушать утешения о том, что теперь ребенку гораздо лучше».
« —
Любите вы уличное пение? — спрашивает Раскольников. — Я
люблю, как поют под шарманку, в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? А сквозь него фонари с газом блистают…»
— Что же, ведь это ничего: то есть я хочу сказать, что когда кокетство не выходит из границ, так это ничего. Я потому на этом и остановился, что предел не нарушен: знаешь, все это у нее так просто и имеет свой особенный букет — букет девичьей старого господского дома, Я должен тебе сознаться, я очень
люблю эти старые патриархальные черты господской дворни… «
зеленого, говорит, только нет у нее». Я ей сегодня подарю
зеленое платье — ты позволишь?
— Почему же так? — шутил Иосаф Платонович. — Какая же ты странная с этими своими «таками». Никого не
любит — «так», печенку кладет Подозерову — «так»,
зеленое платье сошьет и не носит — «так». А знаешь, нет действия без причины?
Великолепно также рассольник из потрохов и молоденьких почек, а ежели
любите суп, то из супов наилучший, который засыпается кореньями и
зеленями: морковкой, спаржей, цветной капустой и всякой тому подобной юриспруденцией.
Люблю, когда молодое,
зеленое дуется, мозгами шевелит…
Сентябрь 1925 г. — Видимся с Володькой очень часто, вместе читаем. Он еще какой-то
зеленый, на меня смотрит почтительно. Вообще он слишком мне подчиняется, я этого не
люблю.
Цветники, со вкусом расположенные и хорошо содержанные; небольшой плодовитый сад, в котором каждое дерево росло бодро и сильно, будто в соревновании одно перед другим, как члены юного, мужающего народа;
зеленые пажити, на которых ходили тучные коровы; стоки, проведенные с высот; исправные водохранилища; поля, обещающие богатую жатву; работники, непраздные, чисто одетые и наделенные дарами здоровья, трудолюбия и свободы, — все показывало, что обладатель этого поместья
любил жить порядочно и приятно.
Кудиныч был философ и
любил предаться мечтам под сенью
зеленой листвы деревьев и на берегу тихо катящей свои волны реки.